Вначале новая картина Андрея Тарковского как будто бы обещала возврат к научно-фантастическому жанру. Это следовало из имени братьев Стругацких, авторов повести <Пикник на обочине>. В повести рассказывается о некой заповедной Зоне, возникшей на Земле после вторжения неизвестного космического тела. Зона эта строго охраняется, ибо она полна соблазнов, но и ловушек. Там действуют не обычные земные физические законы, а таинственные и изменчивые механизмы чужой природы, неузнаваемо видоизменившие кусок вполне обыкновенной территории. Зона постоянно привлекает ученых, авантюристов и мародеров: там находят много странных предметов, которые можно хорошо использовать или продать. Появляется даже особая полууголовная профессия незаконного проводника по Зоне -сталкера (от английского stalk - выслеживать). <Пикник на обочине> - история сталкера, сочетающего в своем характере, как всякий почти авантюрист, романтизм, страсть к неизвестному со вполне корыстным цинизмом. Начав работать над сценарием, братья Стругацкие не пошли по пути буквальной экранизации. Они сразу же изменили структуру и название, воспользовавшись лишь основной идеей. У Тарковского научно-фантастическое начало постепенно исчезло из сценария; путешествие из приключения все более становилось диспутом. Исчез "киногеничный" антураж: Золотой круг, зеленая заря Зоны, миражи; забылись имена собственные; упростились сюжетные перипетии. Первоначальный научно-фантастический комплекс уменьшился до нескольких исходных мотивов: Зона, Сталкер, больная девочка, молва об исполнении желаний, путешествие. Мир <Сталкера> в своей обыденности, скудости, выморочности приведен к той степени единства и напряженности, когда он почти перестает быть "внешним" миром и предстает как пейзаж души после исповеди. Эстетика странного в обыкновенном, диковинное сочетание изображения и звука (музыка Эдуарда Артемьева) создают пространство фантастического. Монохромное изображение, временами переходящее в цвет. Ничего даже приблизительно похожего на "будущее". Нищее жилище Сталкера с единственной на всю семью железной кроватью ютится где-то на задворках железнодорожной ветки, сотрясаясь от грохота проходящих поездов. Так же неухожен и лишен претензий на завтрашний день въезд в Зону: он напоминает любой, притом не слишком значительный, охраняемый "объект". Все имеет не сегодняшний даже, а позавчерашний, заброшенный, захламленный вид. Даже ловушки Зоны, ее пресловутые чудеса - вехи путешествия - никак не поражают воображение причудливостью, тем более фантастичностью. Скорее, однообразием, мертвенностью какой-то. Мертвые пески, оборванные рельсовые колеи, уцелевшие куски строений, битый кирпич, пол без стен, не говоря о крыше, развалины, развалины - пейзаж слишком памятный людям, пережившим войну. Немного лет спустя слово "зона", которое до того имело зловещий, лагерный смысл, обозначило то самое, что в фильме <Сталкер>: место, где случилась катастрофа. И на экранах телевизоров появились первые изображения невоенных развалин и пейзажи, более фантастические, чем любые экранные чудеса: пустое жилье и сады, лес, куда не может ступить нога человека. Тарковский вновь снял двух излюбленных своих актеров - Анатолия Солоницына (Писатель) и Николая Гринько (Ученый), но, может быть, больше, чем обоим, отдал новому для себя актеру - Александру Кайдановскому (Сталкер). На фоне пошлой почти болтливости, в которую выродилось философствование в Писателе, Сталкер выглядит не авантюристом, с риском добывающим свой хлеб, а апостолом и мучеником надежды довести своих клиентов до чудодейственной комнаты и предоставить им возможность исполнения желаний. Его лицо и фигура, снятые в фильме почти с неправдоподобной выразительностью, так же изглоданы тщетностью прежних попыток, как опустошен и скуден пейзаж Зоны. В нем есть какое-то мучительное недосовершенство - прекрасная человеческая возможность, не сумевшая воплотиться и пребывающая в тщете и убожестве. Монолог, который в конце обращает прямо в зал жена Сталкера (Алиса Фрейндлих), - может быть, самое сильное место фильма, его кульминация, ибо, в отличие от незадачливых искателей смысла жизни, ею движет простое, существенное и непреложное чувство - любовь. И камера, которая так долго и пристально держала в фокусе троицу искателей, в последнем кадре дает себе волю отдохнуть на серьезном и полном скрытой жизни личике увечной дочери Сталкера. |