Фильм Андрея Тарковского <Иваново детство> поставлен по рассказу Владимира Богомолова <Иван>. Рассказ написан от лица молодого лейтенанта и содержит несколько случайных встреч с Иваном - двенадцатилетним разведчиком, все близкие которого погибли. Фильм Тарковского по отношению к рассказу снят с обратной точки: не Иван на войне увиден глазами лейтенанта, а лейтенант и война - все увидено как бы глазами Ивана. Фильм начинается иначе, чем рассказ, где на НП батальона приводят неизвестного мокрого, продрогшего оборвыша. Он начинается с безмятежности, с просвеченной летним солнцем идиллии: далекое кукование кукушки, бабочка, порхающая вокруг белоголового мальчишки, пушистая и чуткая мордочка косули, глядящая с экрана большими прозрачными глазами, ласковая улыбка на милом материнском лице... Образы детства и тишины, образы света, мира, счастья: И - война: Война тоже входит в фильм не в бытовом обличье - не через рупор радиоприемника, не с воем самолетов и пулеметными очередями, не смертью и разрушением, которые, ворвавшись в мирный быт, отныне сами становятся бытом, как это бывало во многих картинах до <Иванова детства>. Война входит в фильм памятью сердца, внезапным и болезненным толчком воображения - вдруг опрокинувшееся материнское лицо... Пейзаж войны у Тарковского не столько документален, сколько субъективен, метафоричен. В фильме свой беспощадный климат; пейзаж - это образ войны в навсегда потрясенном воображении. Мертвый, безучастный лес по колено в воде. И сам Иван - уже не белоголовый мальчишка, беспечно бегущий за бабочкой, а разведчик, тайком пробирающийся по родной земле среди черных стволов и печальных болот; волчонок, подозрительный и замкнутый даже со своими. Ничего детского, ничего милого и обаятельного не осталось в черном, как будто обугленном Ивановом лице, в настороженном взгляде исподлобья, в неприятно командных интонациях с нескрываемым сознанием собственного исключительного значения. Поколение, к которому принадлежит режиссер, как и герой картины, встретило войну иначе, чем их отцы и старшие братья. То, что для старших уложилось в формулы разума и стало источником сознательного выполнения долга, в душе Ивана отразилось обостренным эмоциональным сдвигом. Вот почему есть грань, неуловимо отделяющая Ивана от взрослых на этой войне. Для взрослых война не только долг, но и работа. Каждый из них выполняет ее честно, не жалея себя. Каждый, если нужно, рискнет своей жизнью. Но для Ивана на войне нет отдыха и срока, нет быта и тыла, субординации и наград - нет ничего, кроме самой войны. Потребность быть на войне абсолютна, она выше любых чинов. В свое время фильм был прочитан как страстное отрицание войны. Режиссер взял чистейшую и нежнейшую душу и показал, во что, прежде чем уничтожить, превратила ее война. С недоступной другим сыновьям победителей трезвостью, он не захотел разделить радость победы, не найдя в ее образе ничего, кроме искалеченных и мертвых детей по обе ее стороны. Но сейчас-то уже можно признаться, как отравляюще завораживает это стремление человека к войне: Напрасно искать в фильме житейски достоверного изображения войны, так же как и мира. Образы войны и насилия - единственная абсолютная реальность для Ивана. Он освобождается от них только в снах. <Для него главное, - говорил Тарковский о своем герое, - это идея защитить мать>... Свойственное картине переплетение снов и реальности приводит к одновременности прошлого и настоящего. Это уже не способ повествования, а способ существования героя. Во внешнем для фильма, линейном, богомоловском времени Иван знает о гибели матери и мстит за нее фашистам. В собственном, обратимом времени фильма герой продолжает испытывать изматывающий душу страх за живую, но находящуюся в смертельной опасности мать, и изо всех сил стремится защитить ее. <Иваново детство> - это ужас бесконечно любящего существа перед лицом неизбежной смерти того, кого оно любит, и его яростное и безнадежное сопротивление этой неизбежности. |
,